Потом, в полном изнеможении, я лежал, слушая, как постепенно успокаивается ее дыхание. Всю ночь мы, подобно самцу и самке, вели любовный поединок, и лишь к утру я, умиротворенный и пресыщенный, уснул в объятиях возлюбленной.
Потом уже никогда не было так хорошо. Возможно, ушла новизна, а может, что-то другое – неуловимое. В тиши ночей мы снова бывали вместе, любящие, нежные, страстные. Но та ночь, прекрасная, неповторимая, осталась в памяти навсегда.
Дерек, разумеется, знал, чем мы занимались. Потому что наверняка слышал стоны Аманды. Но днем мы все трое вели себя как добрые друзья и с удовольствием вместе проводили время. С наступлением же темноты мы с Амандой смущенно удалялись в свое убежище, а Дерек залезал в свою палатку.
На рассвете я проснулся с чувством щемящей тоски, сознавая, что нашей близости скоро придет конец. Голова Аманды лежала у меня на плече. Я осторожно выбрался из постели, взял одежду и вышел из палатки.
Снаружи царил пронзительный холод. Я бросил в тлеющие угольки несколько веток и был наконец вознагражден: вспыхнуло пламя. Я подбрасывал еще и еще, пока не ощутил тепла. Затем поставил в микроволновую печь чашку кофе и, когда он нагрелся, начат вдыхать его аромат, держа чашку между ладонями.
Не находя себе места, я побрел за пределы нашего лагеря, в ту сторону, где начинало светлеть небо, и обнаружил холм, где с вершины открывался великолепный вид на раскинувшуюся внизу долину. Я пил небольшими глотками кофе, к счастью, еще горячий, и смотрел, как над пиками расположенных напротив гор восходит унылое желтое солнце, окрашивая в розовые цвета серый рассвет. Из долины поднимался туман. По ту сторону узкого ущелья тысячастофутовый водопад низвергался со скалы в ожидавшую его потоки долину.
Никогда еще я не видел такой красоты. С наступлением утра туман рассеялся и внизу стали видны водопады, только поменьше. Зеленая, желтая и голубая листва сверкала во всем своем великолепии.
Увы! Мне предстояло покинуть эту мирную планету, а вместе с ней и Аманду и отправляться на Окраинную колонию, затем ненадолго вернуться на Надежду за пассажирами и пуститься в длинное скучное путешествие домой, в Лунаполис, где мне надлежало явиться в беспощадное Адмиралтейство. Уж там-то мне больше никогда не доверят командование, а значит, я не вернусь сюда. И из-за этих световых лет разлуки потеряю Аманду.
Быть выброшенным из рая – таков мой жребий.
Охваченный отчаянием, я скорбел среди совершенной красоты гор Вентура о Сэнди Уилски, о мистере Тауке, о командире Мальстреме, об отце, навсегда потерянном для меня из-за его непреклонной суровости; о красоте, которую не увидел и которую мне так и не суждено было увидеть. Я проклинал свою слабость, ограниченность, отсутствие мудрости. Моя попытка командовать «Гибернией» привела к трагедии. А потом Аманда, милая Аманда, подошла сзади и обняла меня, успокаивая, лаская, убаюкивая, принося то утешение, которое могла дать только она.
Спустя некоторое время мы вместе пошли к лагерю, и сердце мое отзывалось на каждое ее прикосновение. Дерек в коротких шортах и без рубашки направился с куском мыла к ручью умываться. Увидел нас, но из деликатности не остановился и ничего не сказал.
– Ники, те страшные события на «Гибернии» произошли не по твоей вине.
Я задумчиво сидел возле кострища и ждал, пока в микроволновой печи подогреется кофе.
– Не по моей? Но у меня особый дар причинять людям страдания. Я убил Таука и Рогова, хотя мог и не делать этого, ты знаешь. На Шахтере уничтожил мятежника Кервина Джонса и его людей, а обещал пощадить их.
– Ты слишком требователен к себе…
– Я месяцами изводил Вакса. Несчастного Дерека отправил на бочку ни за что ни про что. Даже Алекс… Будь я лучшим командиром, мне не пришлось бы подвергать его порке. А что касается пилота, вспоминать тошно. Все эти мысли не идут у меня из головы, Аманда. Боже мой, как я ненавижу себя за свою никчемность!
– Ну что ты, Ники!
– Расскажи это Сэнди Уилски, – бросил я в сердцах. Она помолчала:
– Ты что, хочешь быть идеалом?
– Вовсе нет. Но рисковать кораблем и жизнью людей, быть жестоким с членами экипажа! – На меня вновь накатило отчаяние.
Аманда села рядом, положила руку мне на плечо:
– Ты сделал все, что мог. Успокойся.
– Не получается. – Я снова погрузился в молчание, пока не вернулся Дерек; кожа у него была розовой после тщательного мытья.
– Ну и холодина! – Дерек юркнул к костру и стал греться. Потом озабоченно посмотрел на меня. – С вами все в порядке, мистер Сифорт?
– Да, Дерек, – постарался я ответить как можно спокойнее. – Чем бы вам хотелось сегодня заняться, ребята? – Это был наш последний день на Западном континенте.
За завтраком мы решили пойти к водопаду через долину. Я упаковал свой рюкзак, надеясь, что усталость поможет избавиться от меланхолии.
Мы спустились с холма всего за пару часов. Но долина была шире, чем это казалось сверху, и нам приходилось перелезать через стволы упавших деревьев и пробираться сквозь переплетения лиан, цеплявшихся за каждую расселину. Наконец, в полном изнеможении, мы достигли противоположного края долины, прошли еще немного и оказались у подножия водопада, где, к своему удовольствию, обнаружили скрытый в густых зарослях кустарника естественный бассейн.
Разгоряченный и вспотевший, я стал стаскивать с себя одежду. Аманда последовала моему примеру. Только Дерек колебался.
– Давай, гардемарин! Не стесняйся! Представь, что ты в кубрике! – Меня раздражала его застенчивость. Она была из его аристократического прошлого, а не из флотского настоящего. Видимо, за три недели отпуска он успел забыть, что делил кубрик, туалет и душ с Паулой Трэдвел и другими гардемаринами. Дерек, весь красный, разделся и вошел в воду.